Героем нового выпуска «Люди театра» стал молодой солист театра Динар Шарафетдинов. В беседе с Екатериной Закамырдиной он рассказал о своей семье, творческом становлении, работе в театре и отношении к классическим и современным постановкам.

---

«ВЫБРАТЬ МЕЖДУ АКАДЕМИЧЕСКИМ И ЭСТРАДНЫМ ВОКАЛОМ СЛОЖНО: Я ПРОСТО ЛЮБЛЮ ПЕТЬ»

– Динар, твой папа – известный татарский певец Даниф Шарафетдинов. Наверняка дома всегда звучала музыка и царила творческая атмосфера. В каком возрасте ты начал петь?

– В детстве я был непоседой, но мне особенно нравилось выступать перед зрителями. Для меня это было гораздо интереснее, чем лепить, клеить или рисовать. Впервые я вышел на сцену, кажется, в пять лет и исполнил на новогоднем конкурсе татарскую песню «Кыш Бабай». После этого я постоянно участвовал в различных конкурсах, а началом профессиональных занятий музыкой считаю поступление в музыкальную школу, хоть это и случилось довольно поздно. 

– Часто ли тебя сравнивают с отцом? Чувствуешь ли ты, что находишься в тени его популярности?

– Мало кто воспринимает меня без имени отца, нас постоянно сравнивают и особенно часто это происходит на концертах татарской эстрады. Первый вопрос на таких мероприятиях всегда: «Это ты – сын Данифа? А как тебя зовут?». Поначалу я воспринимал это как должное, меня это нисколько не смущало, потому что отношение ко мне сразу становилось лучше. Даже в небольших газетах, где публиковали интервью со мной, акцентировали внимание на нашем родстве. Заголовки всегда начинались со слов: «Сын Данифа Шарафетдинова выступил там-то и там-то», Динара при этом нигде не было. Не могу сказать, что это задевает, но мне бы не хотелось, чтобы мои достижения считали заслугами отца: я всегда равняюсь на папу, очень им горжусь, но не хочу быть его тенью.

Однако в кругу академической музыки я самостоятельный артист, далеко не все знают Данифа Шарафетдинова, и наши родственные связи ничего не значат. 

– Какое направление тебе ближе – академическое или эстрадное?

– Мне ближе академический вокал. Он занимает большую часть моей творческой жизни. Я закончил Казанскую консерваторию им. Н. Г. Жиганова и работаю в Татарском театре оперы и балета им. М. Джалиля. Хотя выбрать между академическим вокалом и эстрадным сложно: я просто люблю петь. 

– Есть стереотип, что нельзя совмещать эстрадное и академическое исполнение. Как тебе удается петь и то, и другое? Как это сказывается на голосе?

– В музыкальной школе меня учили петь в эстрадной манере, да и к академической музыке меня не тянуло. Но когда я решил поступать в Казанский музыкальный колледж им.Аухадеева, педагоги строго-настрого запретили мне выбирать эстрадное отделение, убедив, что владение академическим вокалом откроет передо мной все двери. То есть в детстве я получил навыки эстрадного исполнения, а в колледже научился петь академическую музыку. 

У вокалистов есть представление о том, в каком стиле и с помощью каких приемов нужно петь камерную и оперную музыку. С эстрадным исполнительством то же самое: есть разные стили, приемы, положения гортани и много чего еще, что влияет на звук. Мешать одно другому будет только в том случае, если певец еще не окреп и не имеет стабильной базы. В таком случае пользы от смешения этих направлений точно не будет. 

– В сентябре прошлого года, будучи студентом Казанской консерватории, ты стал одним из трех обладателей стипендии им.Ф.И.Шаляпина. Поделись впечатлениями. 

– Я до сих пор не осознаю, насколько это круто. Все меня поздравляли, а при входе в консерваторию даже висело объявление о присвоении мне стипендии, но я не ощущал себя особенным – здесь многие студенты получают высокие награды. Сейчас существует масса разных стипендий, поддерживающих молодых певцов, которые вносят свой вклад в популяризацию вуза и с гордостью представляют его. В такие моменты ты понимаешь, что все не зря, и что заслуги студентов оцениваются по достоинству.  Большое спасибо всем, кто предложил мою кандидатуру и помог с оформлением документов – для меня это действительно очень ценно. 

– Расскажи о своих педагогах.

– В Казанском музыкальном колледже моим педагогом была Людмила Романовна Церковникова, которая многому меня научила, например, слышать ошибки других. Тогда еще в силу юности я плохо слышал собственные недочеты, но замечал неточности в исполнении других ребят. Но самое главное, чему нас учила Людмила Романовна – это быть людьми. Она говорила, что в море сплетен, слухов, предательств, нужно всегда оставаться человеком и поступать по-человечески. Никакого значения не имеет твой статус, оперные партии или гонорар, гораздо важнее твои человеческие качества. 

Галина Трофимовна Ластовка, которая недолго была моим педагогом в консерватории, дала мне крепкую установку: что бы тебе ни говорили – иди вперед. Наши отношения складывались тяжело, но благодаря ей я обрел внутренний стержень, стал трудолюбивее и мужественнее, у меня появился характер. 

Я продолжил обучение у Раиды Игламовны Ермохиной, которая собрала и упорядочила весь мой прошлый опыт. Она научила меня обращать внимание на смысл произведения, на то, что находится за нотами. Я некоторое время и сам работал с детьми, и понял, что самое главное – заинтересовать их: идти от текста и только после этого заниматься техникой. 

– Я знаю, что, кроме педагогической работы с детьми, у тебя был опыт работы в хоре Казанского музыкального колледжа им.И.В.Аухадеева. Расскажи, пожалуйста, как солисту влиться в многоголосный хоровой ансамбль?

– Мне всегда нравилось многоголосье, и я благодарен, что любовь к ансамблевому исполнению мне привили в Набережных Челнах, в моем родном городе, в ансамбле «Мизгель» под управлением Нафисы Исхаковны Ахметшиной. Всегда завидовал студентам хорового отделения, слушал их выступления, затаив дыхание.  

Никогда не забуду первый день в колледже: традиционно в честь Дня знаний проводился концерт, в котором отделение хорового дирижирования представлял сам хор. Кажется, они исполняли какой-то госпел, я был в восторге! Не мог поверить, что теперь я смогу слушать этот хор снова и снова, потому что буду учиться здесь вместе с ними.

Позже я познакомился с Элиной Сафиной, которая училась на отделении хорового дирижирования, она стала много рассказывать мне о профессии и о хоре. Кстати за годы учебы в колледже Элина стала моей лучшей подругой, а сейчас мы с ней солисты оперной студии консерватории. 

После моего выпуска Дина Альбертовна Венедиктова, руководитель хора колледжа, предложила стать артистом ее коллектива. Я благодарен Дине Альбертовне за опыт работы, потому что это предложение поступило в сложный период жизни. В колледже я чувствовал себя как дома: все друг друга знали, вокруг было уютно и по-домашнему, педагоги заботились о нас, а непередаваемую творческую атмосферу создавали скрипачи и баянисты, которые вечно занимались в каждом свободном углу. В консерватории такого не было – большое каменное здание, каждый занят самим собой, у меня появился новый педагог. Став артистом хора, я вернулся в спокойную и родную атмосферу колледжа и смог хоть ненадолго продлить время своего первого студенчества. Я окунулся в атмосферу творчества, которой Дина Альбертовна заряжала своих учеников. В общем, опыт работы в хоре многое мне дал, я рад, что попробовал себя в этом деле и даже принял участие в гастролях.

– Сколько ты проработал артистом студенческого хора?

– Почти 4 года. Можно считать, что прошел весь дирижерско-хоровой курс, только вот диплом так и не дали. 

 

«Я СТАЛ БЫСТРЕЕ УЧИТЬ МАТЕРИАЛ»

– В интервью ты не раз рассказывал, что работа в театре – одна из твоих жизненных целей. Летом прошлого года ты стал солистом Татарского театра оперы и балета. Расскажи, как тебе удалось получить это приглашение?

– Для любого вокалиста, связывающего свое будущее с оперой, главная цель – это работа в театре. С такой же установкой воспитывали и меня – оперный певец должен петь в театре.

Прошлой весной Алсу Халимовна Барышникова, мой педагог по камерному классу и концертмейстер оперы в театре, предложила мне выучить небольшую партию. Я сразу же согласился, абсолютно не представляя, что это за опера, чья партия и какой объем работы предстоит. Но мне было все равно, что учить, ведь это была возможность попасть в театр, а я еще студент! Хоть сроки на разучивание были сжатые, но я справился. Это была партия Гастона из «Травиаты» Джузеппе Верди. 

Во многом благодаря Алсу Халимовне мне удалось впервые выйти на сцену оперного театра в качестве солиста. После спектакля меня пригласил к себе  Рауфаль Сабирович Мухаметзянов, директор театра, и предложил мне летом пройти прослушивание в труппу. Конечно, я согласился и начал усердно готовиться, и уже в сентябре прошлого года я официально стал солистом Татарского театра оперы и балета имени Джалиля. Это был самый счастливый день в моей профессиональной жизни! Вернувшись домой после первого спектакля, я не мог перестать улыбаться. Осознание случившегося, думаю, постепенно начало приходить после того, как опустился занавес: я не мог поверить, что все это происходит со мной, что сбылась моя мечта! Эти чувства тяжело передать словами, я бы хотел пережить их еще раз, но такое случается лишь раз в жизни. Хоть я и пою пока второстепенные роли, но работа в театре приносит мне колоссальную радость.

– Поделись своими впечатлениями о дебюте в оперном спектакле. 

– Было страшно, потому что во время всех моих выходов на сцене находилось много людей: хор, солисты, в том числе приглашенные. На их фоне я чувствовал себя только что вылупившимся цыпленком. Но с другой стороны, я ощущал их поддержку.

Самая большая сложность – необходимость быстрой адаптации: у меня была одна режиссерская репетиция и один генеральный прогон. Я не успел понять, как работать с акустикой зала. Сейчас меня вводят в репертуарные спектакли: отправляют видеозаписи, по которым я учу роль, мы работаем с концертмейстером, но у меня по-прежнему есть, как правило, только одна репетиция перед выходом на сцену, чтобы собрать все в голове. 

– Расскажи, как ты изменился в профессиональном плане, начав работать в театре? Ощущаешь ли ты творческий рост?

– Во-первых, я стал быстрее учить материал. Сейчас мне достаточно спеть партию пару раз, чтобы примерно знать ее наизусть. Во-вторых, я стал более мобильным, могу долго сохранять концентрацию внимания. Даже если опера идет три часа, я знаю каждую ее секунду и точно знаю, когда и что я должен сделать. В-третьих, как исполнитель, я стал самостоятельнее. Это достаточно распространенная проблема, потому что в консерватории каждый раз мы приходим на урок по специальности, где нам говорят о наших достоинствах и недостатках и дают рекомендации по их устранению. Зачеты и экзамены у нас тоже принимают знакомые нам педагоги, которые имеют представление о наших возможностях, а здесь ты вынужден работать самостоятельно. Я часто записываю себя на диктофон: это помогает мне услышать себя со стороны и определить дальнейший ход работы. Кстати, уметь самому себя слышать, находить недостатки и хорошие моменты в своем исполнении, а главное понимать, что нужно делать дальше, – тоже полезный навык. 

В-четвертых, работа в театре выводит из тебя привычку быть «рояльным певцом», когда ты стоишь у инструмента и как памятник исполняешь свою экзаменационную программу. В театре солисту нужно уметь «вживлять» в себя персонажа, взаимодействовать с оркестром, реквизитом, со всей сценографией. 

– Насколько ожидания от работы в оперном театре совпали с реальностью?

– В первую очередь меня поразили масштабы театра с множеством цехов. Я понятия не имел, какие замечательные люди здесь работают, и все они относятся к тебе с трепетом и уважением. Честно говоря, до сих пор стесняюсь, когда со мной советуются во время грима, примерки костюма или стучатся в гримерку со словами: «Динар Данифович, к Вам можно?» Кто я вообще такой, чтобы человек старше меня в два раза обращался ко мне на Вы?

У нас работают прекрасные реквизиторы, которые не только принесут тебе все необходимое, но и объяснят, что с этим нужно делать. Если это меч, например, то обязательно спросят, нужно ли подлиннее или покороче. А художники по гриму буквально двумя-тремя мазками могут преобразить тебя до неузнаваемости. В общем, я искренне не ожидал, что в театре все работает так. 

– Что делать вокалисту, не попавшему на большую оперную сцену? 

– Важно понимать, что, к сожалению, не все студенты вокальных кафедр могут стать оперными певцами, да это и не нужно. Есть масса красивой камерной музыки, которую не каждый оперный певец сможет исполнить в силу особенностей своего голоса. Как для большой сцены нужен определенный тип голоса, который сможет пробиться через плотную оркестровую массу, так и камерная сцена диктует свои требования. Да, все мы хотим в театр, но надо трезво оценивать свои возможности. 

Быть камерным певцом не зазорно: наоборот, если это действительно твое поле деятельности, то в концертном зале ты заработаешь большую славу и популярность, чем иной певец на оперной сцене. Более того, иногда исполнять романсы гораздо сложнее, чем оперные партии, потому что нужно работать в мелких формах с очень концентрированной драматургией, когда буквально в 2-3 минутах ты должен разыграть целую сцену. 

 

«ВХОДИТЬ В УЖЕ ГОТОВЫЙ СПЕКТАКЛЬ СЛОЖНЕЕ, ЧЕМ УЧИТЬ С НУЛЯ»

– В рамках XLIII Международного оперного фестиваля им. Ф. И. Шаляпина состоялась премьера «Кармен» Жоржа Бизе, где ты исполнил партию контрабандиста Ремендадо. Расскажи, что для тебя проще: работать над постановкой с нуля или самостоятельно подготовиться к вводу в репертуарный спектакль?

– Проще работать над премьерой, потому что я разучиваю режиссуру вместе со всеми, и отдельно со мной занимаются как с солистом. Во время подготовки премьерного спектакля тебе сразу все понятно, а если и возникают вопросы, ты можешь задавать их непосредственно режиссеру. А вот при вводе в готовый спектакль тебе отправляют трехчасовую видеозапись, и ты должен постараться самостоятельно понять замысел и решение мизансцен. Входить в уже готовый спектакль сложнее, чем учить все с нуля. Но, безусловно, для полноценной работы в театре, и чтобы в дальнейшем исполнять более крупные роли, сейчас мне нужно пройти этот сложный этап вводов в репертуарные постановки. 

– Сейчас твой репертуар состоит из небольших ролей. Расскажи, в каких амплуа ты уже выходил, и какое из них тебе ближе? 

– Мошенники, разбойники, сомнительные министры… Больше всего мне понравилось играть министра Понга в «Турандот». Не скажу, что партия маленькая, там много чего есть спеть, и шикарная музыка Пуччини, безусловно, меня притягивает. Думая о «Турандот», мне всегда представляются яркие краски: это динамичный спектакль, и роль у меня такая же. Больше всего я там дурачусь – обожаю это делать, чувствую себя в своей тарелке. 

В оперной студии консерватории я исполнял главные лирические роли. Они мне тоже нравятся, но их становится настолько много, что я устал от одного амплуа. Образ лирического героя спокойный и понятный: он в любом случае влюбится, потом произойдет трагедия, после которой он либо останется жив, либо умрет. А в «Турандот» мой герой – непредсказуемый дурачок, с выходом которого начинается динамика действия. Мне нравится эта роль за возможность раскрепоститься, попробовать себя в новом образе, но в жизни, конечно, я больше похож на лирического героя. Кстати, такие выходы из зоны комфорта – один из способов не перегореть в работе. 

– Какой этап в подготовке театрального спектакля тебе нравится больше всего?

– Обожаю генеральные репетиции, когда звучит оркестр, все артисты в костюмах, собраны декорации и настраивается свет. Входя в репертуарный спектакль, я сразу попадаю в любимый этап. Постановка с нуля, где многое придумывается и меняется на ходу, требует больше сил и времени. 

Мне тяжело начинать работу над партией, когда я вижу огромную кипу нот, из которой я выучил в лучшем случае 2-3 страницы. Мне нравятся спевки с хором и оркестром, но, опять же, когда ты уже выучил свою партию. Черновая работа всегда изматывает, но без нее нельзя приступить к сборке спектакля. В постановочных репетициях есть свой шарм, когда вы с режиссерами находитесь на одной волне, и никому не хочется отвлекаться от работы.

С Марко Гандини, режиссером премьеры «Кармен» нынешнего Шаляпинского фестиваля, у всей труппы театра сложился замечательный творческий тандем: мы много шутили и понимали друг друга с полуслова. Решение многих сцен было предложено самими артистами, и эти идеи так понравились режиссеру, что мы оставили их. Меня поразило, что Марко знает партитуру от и до, каждую ноту и паузу, все партии и темпы. От работы над «Кармен» у меня остались только положительные эмоции и безграничное уважение к Марко Гандини. Выучивание партии на фоне этого кажется чем-то серым и скучным. Всегда хочется поскорее показать результат зрителям, увидеть их реакцию. 

– Есть ли у тебя схема быстрого и продуктивного разучивания партии?

– На самом деле я часто отвлекаюсь. Как правило, сначала учат сложные места, потому что легкие запоминаются сами собой. Если есть возможность, сначала я прохожу текст от начала до конца с концертмейстером. Я неплохо читаю с листа, поэтому мы можем сразу исполнить всю партию – это дает возможность понять ее структуру. Далее я по порядку составляю плейлист из тех номеров, в которых я пою, и начинаю слушать с нотами. Затем, когда уже чувствую себя увереннее, сам себе аккомпанирую и пою, и только после этого учу партию a cappella. Чтобы выучить наизусть, делю фрагменты на 4 строчки: сначала запоминаю первую строчку, потом добавляю к ней вторую и так далее. Выучив партию наизусть, я включаю плейлист, занимаюсь своими делами и параллельно пою под запись. 

– Пение по записи не вызывает у тебя привыкания? Считается, что это вредно, потому что ты запоминаешь темпы и паузы, а после придется перестраиваться под дирижера. 

– У меня такого нет, я достаточно гибкий. Тренируясь по записи, я больше слушаю оркестр, запоминаю, что звучит до и после меня, а на солистов и темпы меньше обращаю внимание. Главное – знать, что звучит перед тобой, чтобы вовремя вступить. 

– Существуют голоса, которые хороши только в определенных стилях вокальной музыки, например, россиниевские тенора. Какая музыка близка твоему голосу?

– Я комфортно чувствую себя в операх Чайковского, Глинки и Римского-Корсакова, которого очень люблю. Современные оперы для меня пока сложны – как вокально, так и по смыслу, – там должны быть «густые», крепкие голоса, до которых я еще не дорос. Из европейского репертуара – замахиваюсь на Россини и Доницетти: несмотря на то, что там много техники и большой диапазон, у них преобладают лирические партии, которые подходят моему голосу. Верди, Вагнер пока тяжелы, но с возрастом, думаю, голос окрепнет, и начну работать с более серьезными операми. Сейчас пробую Пуччини – учу Рудольфа из «Богемы». 

– Насколько я знаю, в репертуаре многих певцов встречаются Россини, Беллини и Доницетти, так как это отличная техническая база.

– Я убежден, что техника – это исключительно наработанный навык, как и мелизматика в татарской музыке. По крайней мере, так было в моем случае: у меня никогда не было ни техники, ни мелизмов, пока я не начал работать над ними. Я не встречал людей, кому бы подвижность голоса была дана природой, это не тот ресурс. 

– Между итальянской колоратурой и татарскими мелизмами есть что-то общее?

– Мелизмы более связанные, а колоратура отрывистая – это их главное отличие и одновременно сложность. Частая ошибка, когда колоратуры поют как мелизмы, я тоже так делал. 

– Говорят, что понимание, как петь татарскую мелизматику, дается от природы. 

– Я все равно придерживаюсь мнения, что это наработанный навык, просто кому-то он дается проще, а кому-то сложнее.

– Есть исполнители, которые в силу особенностей голоса ограничены в репертуаре…

– Если это связано с ленью, то, конечно, плохо. Это может стать прямой дорогой к однообразности и монотонности, которые приведут к выгоранию. Исполняя один и тот же репертуар, певец не растет, а достигает своего предела. Для меня это было бы скучно, я не могу стоять на месте. Важно не забывать, что партия – это не только техника и диапазон, но и драматургия. 

– Такие партии, как Богдан Собинин из «Жизни за царя» Глинки, далеко не каждому по силам. Есть исполнители, востребованные только благодаря подобной роли. По-твоему, каково это, быть востребованным из-за одной-двух редких партий?

– В таком случае, это очень здорово, потому что ты едва ли не единственный, кто может спеть партии такого высокого уровня сложности. Если продолжать пример с Собининым, то я бы все равно поискал еще хотя бы одну-две похожие роли, чтобы не сидеть на месте. Пробовал бы расширять природный диапазон и брать, например, более низкие партии, чтобы развиваться. 

– Интересуешься современными постановками?

– Внимательно не слежу, поскольку все спектакли, которые я сейчас вижу, для меня новые и современные. В прошлом году в консерватории мы изучали «Историю музыкального театра», где нам показывали зарубежные постановки. Я был в восторге от находок! В России такого не ставят. Меня поразило, как можно перевоплотить спектакль, добавить что-то извне, поменять время действия, добавить современные элементы. Несмотря на кажущуюся несовместимость, картинка отлично дополняет музыку. В такие моменты понимаешь: идея и музыка настолько современны и актуальны, что их можно воплотить в наше время. Оборудование сейчас позволяет создать на сцене почти все: я думаю, именно таким изобилием эффектов современная опера должна привлекать молодежь.

– Есть современные режиссеры, которые тебе нравятся?

– Мне нравятся динамичные работы Георгия Ковтуна. У него есть свой стиль, спектакли не похожи один на другой, но все-таки что-то их объединяет. Мне интересно наблюдать за Дмитрием Черняковым: у него спорные работы, но я считаю его гением. Он умеет развернуть сюжет так, что смысл приобретает новое значение. Я не отрицаю, что некоторые его приемы очень неоднозначны, но он умеет добавить постановке смыслов и сделать ее многогранной. Очень хочу поработать с Михаилом Панджавидзе – я влюбился в его «Царскую невесту», поставленную в Казани.

 

«ЕСЛИ ХОЧЕШЬ БЫТЬ ПЕРВЫМ, ОТДЫХ ПРИХОДИТСЯ ОТКЛАДЫВАТЬ НА ПОТОМ»

– Помимо работы в оперном театре, ты принимаешь активное участие в постановках оперной студии Казанской консерватории. Как ты даешь голосу отдыхать?

– Регулярно занимаюсь профилактикой. Например, я обожаю семечки и орехи, но не ем их, если мне предстоит петь. Сплю в одежде и с закрытыми окнами, хотя люблю засыпать в прохладе. Перед репетициями не пью газированное и не ем сладкое. Если мне предстоит тяжелый день, стараюсь петь потише и экономить силы. Ну и конечно сон – самое главное, он должен быть всегда. 

– Как тебе удается балансировать между работой и личной жизнью? Случались ли у тебя периоды выгорания, и как ты с ними справлялся?

– Если ты хочешь быть первым, то отдых часто приходится откладывать далеко на потом. Нужно иметь несгибаемый характер: ничто не должно сломать тебя на пути к твоей цели, тебе необходимо делать все возможное, чтобы дойти до вершины.

Конечно, случались периоды выгорания, я ведь тоже человек. Бывало, все надоедало и хотелось бросить. Помню, как со слезами на глазах я пытался выучить речитативы, еще и на французском языке, который терпеть не могу, несмотря на его красоту. Однако базовые потребности уходят на второй план, когда начинаешь думать, что ничего, кроме пения, не умеешь и останешься без денег. Если меня выкинут с работы за бесхарактерность и слабость, я не смогу обеспечить себя и своих родных, которым, конечно же, хочется помогать финансово. Поэтому я терпеть не могу ленивых людей, которые многого хотят, но ничего не делают, а лишь жалеют себя и ноют. 

– Этим летом ты окончил консерваторию. Какие напутственные слова ты можешь сказать следующим поколениям студентов?

– Везде успевать, пахать на износ, соглашаться на все, даже если чего-то не знаешь или не умеешь – научишься в процессе. Пока ты молодой и имеешь запас энергии, сил и здоровья –  нужно все время учиться и заниматься, не жалея себя. Сначала ты работаешь на имя, потом имя работает на тебя.

---

Блиц-интервью

– Партия мечты?

– Рудольф из «Богемы» и Калаф из «Турандот» Пуччини. Я понимаю, что это драматические партии, но лирических теноров всегда тянет на такое. 

– Твои оперные кумиры?

–  Николай Гедда, Хуан Диего Флорес и Лучано Паваротти. 

– Кем бы ты стал, если не певцом?

– Я бы пошел в медицинский и, наверное, стал хирургом. Либо стал бы учиться на юриста или преподавателя русского языка и литературы.