КУПИТЬ БИЛЕТ
RUS
/ Опера по Фрейду и Юнгу: Шаляпинский фестиваль сделал царский выбор

Опера по Фрейду и Юнгу: Шаляпинский фестиваль сделал царский выбор

04 ФЕВРАЛЯ 2019

Размышления после премьеры «Царской невесты»

На сцене Театра оперы и балета им. Мусы Джалиля проходит Международный оперный фестиваль им. Ф.И. Шаляпина. «Реальное время» начинает публикацию дневника фестиваля, который ведет доктор искусствоведения, профессор Улькяр Алиева.

 

Почти по Фрейду

«Тот прожил хорошо, кто прожил незаметно», — утверждал Овидий. Вот и главная героиня драмы Льва Мея — дочь новгородского купца Марфа Собакина — наверняка мечтала о тихом семейном счастье со своим возлюбленным Иваном Лыковым, пока не приглянулась Ивану Грозному в качестве очередной супруги. Однако любовь сиятельных особ — опасный, а порой и губительный десерт, который нужно смаковать весьма осторожно, а иногда и вовсе лучше избегать, ибо яркий вяжущий сладковатый вкус может таить ядовитую «горчинку» послевкусия.

И хотя сам царь — фигура номинальная в опере (появляется на сцене лишь в качестве миманса, присматривая себе будущую жену), именно отбор титульной героини на роль будущей царицы становится катализатором процесса ее гибели и драмы всех вовлеченных в этот непростой любовный многоугольник героев: Марфы — Лыкова — Грязного — Любаши.

Есть момент в сюжетной канве драмы Мея, достойный материал исследований для последователей Фрейда и Юнга: это раскрытие и последствие болезненной одержимости и ревности Грязного (тайно влюбленного в Марфу) и Любаши (покинутой возлюбленной Грязного, пытающейся вернуть любовь опричника). Призрачная и просто больная иллюзия Грязного и Любаши, что не будь соперника/цы, есть надежда на любовь заинтересованной особы.

 

В рамках психологического театра

Опера «Царская невеста» — это своеобразный тонкий сплав условного и реалистического, точнее, психологического театра. Материал можно знать наизусть и все равно не найти всего, что изначально заложено в векторном движении сюжетной канвы. Вот и известный российский режиссер Михаил Панджавидзе оригинально и с фантазией вскрывает все скрытые пороги сюжетной канвы. По сути, для режиссера опера «Царская невеста» — это психологический триллер о тайных войнах человеческой души, а также волнующих страстей — любовных, семейных, дворцовых, земных и небесных.

Помимо любовных терзаний основного квартета персонажей особый акцент режиссер делает на собирательном образе опричников — это своего рода «дух» того времени, глыба, монумент, на котором зиждется власть царя. Это сила, которую современник драматурга Ф. Достоевский назовет «карамазовской» — озлобленной, грубой, циничной, идущей напролом.

Не случайно даже одеяние опричников — черная шинель — невольно рождает ассоциации с черносотенцами, а факельное хоровое шествие «То не соколы в поднебесье слетались» с последующим убийством пленника — с аналогичным шествием нацистов Третьего рейха. Для усиления вакхического начала пира опричников режиссер вводит в сцену «Яр-хмель» раешную маску румяной девицы с косами, напрямую отсылающую к знаменитой сцене из хрестоматийного фильма об Иване Грозном С. Эйзенштейна.

Эффект crossing'a (перекрестка) использует М. Панджавидзе и в финальной сцене, следуя за словами умирающей героини: «Приди же завтра, Ваня!» — и в проеме ворот появляется фигура Ивана Грозного в знаменитом парадном облачении из картины В. Васнецова. А в воздухе так и зависает вопрос «К кому обращается героиня?». Душа и сердце — к Ивану Лыкову (с которым связаны девичьи грезы), а тщеславие и разум, да и простой расчет (все же Марфа — купеческая дочь) — к Ивану Грозному. А впрочем, смерть уравнивает все и всех: она так и останется невестой — не быть ей ни женой любимого, ни женой всесильного царя.

В целом новая постановка Татарского академического театра оперы и балета им. М. Джалиля — очень яркая, выразительно-зрелищная историческая хроника нескольких дней из жизни титульной героини. Эффектная сценография замечательного немецкого художника Гарри Гуммеля (что ни сцена — яркая фреска, будь то Александровская слобода, давящий сумрак хором Грязного или светлая горница Собакина и даже настоящая русская баня с прорубью) создает аутентичную атмосферу старой Москвы.

При этом элементы сценографии режиссер использует весьма символично — прорубь становится смертельным омутом для Лыкова, куда сбрасывают его тело опричники, а стволы двух сосен перед домом Собакиных преобразуются во врата: Грязному в свой личный ад, а для титульной героини — в небесный рай «там над головой простерлось небо, как шатер».

 

Солисты из семи театров

Следуя за сюжетом, интрига сквозного действия в опере постоянно идет по нарастающей, а проникновенно-выразительная корсаковская кантилена, пожалуй, именно в «Царской невесте» достигает своего апогея. На единицу более чем двухчасового сценического времени в опере очень много драматически заостренных и музыкально прописанных кульминаций, но связаны они не с внешней иллюстративной стороной сюжета, а с психологически достоверной прорисовкой характеров главных героев.

А уникальный подарок организаторов фестиваля — интригующий состав ведущих исполнителей сразу семи (!) театров — в течение двух премьерных вечеров предоставил великолепную возможность зрителям и гостям фестиваля сравнить выступления (да и оценить класс) вокалистов, вызывая в фойе театра споры, кому отдать свои предпочтения.

На вершине зрительских симпатий — меццо Мариинки Екатерина Сергеева в партии Любаши и белорусский баритон Станислав Трифонов в партии Грязного. Вся история оперы может быть представлена как колебания маятника между двумя полюсами — музыкой и драмой. В искренней, а моментами и трогательной игре Сергеевой есть моменты, когда начисто забываешь о том, что перед тобой прежде всего вокалист, а это в музыкальном театре бывает нечасто (особенно цепляет момент, когда Любаша — Сергеева униженно зависает в ногах Грязного, пытаясь удержать его).

Крепкий вокал и выразительная дикция Трифонова, передающая всю гамму обуревающих его героя чувств (от любовного вожделения до финального покаяния), и внешняя фактура (высокий, импозантный), позволили исполнителю создать правдоподобный портрет мачистого, упоенного властью опричника.

Два роскошных «соловья» татарской сцены — Гульнора Гатина и Венера Протасова в партии Марфы оставили очень благоприятное впечатление. И все же в предсмертной арии Марфы, когда героиня стоит на пороге просветления и ей открывается просвет в райский сад, исполнение Протасовой было отмечено более проникновенным и трогательным обаянием.

По итогам двух вечеров отметим колоритного (и по мощной звуковой эмиссии, и по исполнению) Олега Мельникова в партии «ока государева» — Малюты Скуратова; сочный бас Михаила Светлова в партии отца титульной героини; мягкую вокальную пластику и благородную сдержанность Сергея Семишкура в партии Лыкова; великолепную дикцию Максима Остроухова в партии юркого Бомелия; великолепную Елену Витман и Веру Позолотину, убедительно исполнивших партии Сабуровой и Дуняши и гармонично дополнивших женский ансамбль оперы.

И, внимательно наблюдая за драматическими перипетиями разыгрываемой даже не драмы, а целой трагедии, автор этих строк поймала себя на мысли, что забыла об оркестре под руководством маэстро Арифа Дадашева. Когда оркестр своим тонким и деликатным аккомпанементом не «отвлекает» зрителей от вокалистов и разворачивающегося сценического действия, истинные ценители оперы уже получают эстетическое удовольствие. А именно это есть в опере самое ценное.