Фестиваль голосов
25 МАРТА 2016
Шаляпинский оперный — в феврале, Нуриевский балетный — в мае. Вот две вехи, определяющие течение сезона в Татарском театре оперы и балета. Шаляпинский старше Нуриевского на пять лет. Он был основан в 1982 году, на излете советской власти, сумел пережить безвременье и безденежье ранних 90-х, расцвел в нулевых, пышно отпраздновав 30-летие в 2012 году.
Фестиваль Шаляпина — это прежде всего фестиваль голосов. Афиша его складывается из репертуарных спектаклей последних лет. В этом году на оперном, 34-м по счету, фестивале за 20 дней прошло 10 спектаклей, одно концертное исполнение («Пиковая дама»), сольный концерт примадонны казанской оперы Альбины Шагимуратовой и, в заключение, два гала-концерта с участием солистов и участников Молодежной программы певцов Большого театра. Основная афиша сложилась из премьерного «Трубадура», «Травиаты», «Турандот», «Риголетто», «Аиды», «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова». Несколько выпадал из моножанровой афиши спектакль Dona Nobis Pacem («Даруй мне мир») на музыку H-moll’ной Мессы Баха, в постановке Владимира Васильева. Жанр его можно определить как музыкальную хореодраму или даже как балет-ораторию. Постановка 2015 года была показана в апреле в Казани и в Москве, на сцене Большого театра, в день рождения самого Васильева.
Постановочный стиль и эстетические предпочтения
Примечательно, что режиссеры, приглашаемые в Казань на постановки из России и Европы, немедленно проникаются духом Татарского оперного театра и буквально кожей ощущают незримые, но от того ничуть не менее конкретные запросы и ожидания казанской публики. Публика эта любит театр и охотно ходит на оперу. На все спектакли фестиваля билетов днем с огнем не сыскать, в первый же день продаж любители оперы ждут открытия кассы чуть ли не с шести утра и бьются за каждый билетик.
О, эта публика имеет свои представления о прекрасном! Она вряд ли одобрит режиссерские эксперименты над классикой, коль скоро даже перенос времени действия либо незначительные корректировки исторических костюмов воспринимаются ею как неслыханная дерзость. Но и блеклую серость колорита эта публика также не примет, ей не стоит предлагать спектакли, выдержанные в эстетике нищеты, — то, что определяется сегодня термином «новое бедное». Слишком раскованные и рискованные сцены в будуаре тоже не вписываются в культурный код города. Словом, строгость нравов и восточный менталитет, отчасти смягчаемые европейским образом жизни и европейским образованием — как-никак, Казань стоит в центре России, — диктуют приглашенным режиссерам и художникам некий обобщенно-оперный стиль, типа «сделайте нам красиво». Точнее, помещают постановщиков в некие эстетические рамки, за которые они не могут (или не смеют) выйти.
В понимании казанской публики, опера — это красивое, броское, кипучее зрелище. Со слезами, несчастной любовью, предательствами и трагедиями, и, конечно же, с голосистыми певцами, выплевывающими связки на подмостки. Признаться, не так уж публика и неправа: опера, в сущности, по самой природе своей — все перечисленное выше, остальное же — от лукавого. Так мыслил Верди, и так мыслил Пуччини — экзистенциальные бездны в их операх, конечно, зияют, но не это составляет главный авторский посыл. Главное для упомянутых авторов — страсть, пылкость чувств и красивые мелодии. И все это щедро предоставляет опероманам Шаляпинский фестиваль.
Не случайно здесь таким успехом пользуются спектакли Михаила Панджавидзе и Юрия Александрова. Оба тяготеют к зрелищному, остродраматическому театру. И эта неистребимая склонность к театральным эффектам вполне проявилась в спектакле Панджавидзе «Турандот»: Глашатай выезжает на броневике, многоярусные пагоды составляются в разные конфигурации, на величественной лестнице состязаются в загадках и отгадках Принцесса Турандот и Принц Калаф.
В общей сложности, из десяти спектаклей фестиваля четыре были поставлены Панджавидзе, если считать и баратовского «Бориса Годунова», реконструированного режиссером в 2005 году. В особенности же запомнилась «Турандот»: спектакль крупной формы, щеголяющий театральной машинерией. Оксана Крамарева спела партию Турандот, порадовав ухо крупным, перекрывающим любое tutti драматическим сопрано редкой силы и мощи.
Голоса — вот ценность каждого спектакля на Шаляпинском фестивале. В этом году в нескольких спектаклях, включая сольную партию в Мессе Баха, пела Агунда Кулаева; москвичи уже имели возможность оценить богатый нутряной тембр ее роскошного меццо, почти что контральто. Ольга Пудова из Мариинского театра задорно спела Розину в «Севильском цирюльнике», щеголяя гибкой и звонкой колоратурой. Солист Большого театра Михаил Казаков — партию Захарии в «Набукко» и партию царя Бориса в «Борисе Годунове». Еще один постоянный гость фестиваля — Сергей Ковнир, солист Национальной оперы Украины — спел в том же спектакле Пимена. Любимец казанской публики Ахмед Агади, несколько лет тому назад завоевавший для театра «Золотую Маску», исполнил на фестивале Принца Калафа в «Турандот» и Радамеса в «Аиде» — две сложнейших по тесситурам и эмоциональному наполнению партии.
Рождение Вселенной
Dona Nobis Pacem — так назвал свой сложносочиненный спектакль Владимир Васильев, автор идеи, постановщик и хореограф. Слов нет, зрелище получилось впечатляющее: величественная музыка Баха, балет и разнообразные визуальные эффекты, создаваемые при помощи изощренной компьютерной графики, полифонически взаимодействовали на трехуровневой сцене. На авансцене разворачивалось балетное действие и пели солисты; на среднем уровне сидел оркестр, ведомый голландским дирижером Винсентом де Кортом; а на дальнем, третьем, плане виднелся хор в затейливых робах, расписанных вручную клавиатурой и нотами.
За производство художественных смыслов, помимо гениальной музыки Баха, на диво корректно исполняемой оркестром и хором театра, отвечала световая и живописная партитура, созданная сценографом Виктором Герасименко и компьютерным дизайнером Даниилом Герасименко, работавшими по эскизам художницы Светланы Богатырь. Ей же принадлежала идея составить Вселенную из закорючек нот и цифр — вполне резонирующая с барочной идеей о гармонии сфер.
Повествование в хореографическом плане велось «от начала мира»: возникновение Вселенной, зарождение жизни, заря человечества… Но именно изящная идея Светланы Богатырь пленила точностью попадания в стиль баховской музыки: завихрения нот и цифр, значков бемолей и диезов, скрипичных и басовых ключей, временами составлявшиеся в остроумные портреты великих деятелей искусства и науки, довольно точно отражали мировидение человека барочного. Чувствовалось, что художница вдохновлялась барочной космогонией, трактатами Кеплера и вообще основательно поработала с источниками. Это позволило Светлане и ее коллегам создать адекватный визуальный образ музыки Баха, придать световым бурям и воронкам правильные темпоритм и форму.
Тут, пожалуй, нужно вспомнить, что Бах по своему мировидению целиком принадлежал эпохе барокко. Малость человека перед лицом вечности, его скромная функция в создании вселенской гармонии, в музыке сфер, которая, без сомнения, всегда звучала в ушах Баха, рождала в нем глубокое смирение. А осознание незаменимости, важности человека — крохотного винтика в бесконечно сложном механизме Вселенной — рождало светлую божественную радость, которую Бах открыто, свободно и счастливо изливал в апофеозах-финалах. В частности — в финале Высокой Мессы.
Спектакль начался пафосно и многозначительно. На подиуме, чуть выше оркестра, возник сам Васильев, как новоиспеченный демиург. Взмах руками — и взрыв сверхновой породил расширяющуюся Вселенную с разлетающимися осколками зеркал, пучками созвездий, паутиной звездных траекторий, световой завертью нот и цифр. Они понеслись вширь и вглубь, ввинтились воронкой в глубины космоса. И тут грянул оркестр и пятиголосный хор: Kyrie eleison.
Космогоническая возвышенная идея о возникновении сущего, заданная в начале, впрочем, довольно быстро опростилась, спустившись на уровень человеческих взаимоотношений. Незатейливая история рождения, любви, взросления одной пары, эдаких Адама и Евы, была рассказана предсказуемым пластическим языком, без особенных выкрутасов: танец мальчика и девочки, дуэты повзрослевших юноши и девушки. Дружба, переходящая в любовь, пробуждение чувств, зрелость, первая размолвка… И финальный апофеоз, Dona Nobis Pacem, знаменующий вечное рождение и вечную жизнь человечества.
Блондинка в интерьере
«Травиата», спектакль 2007 года в постановке Жаннет Астер (Франция), прошла споро, гладко, бойко и на весьма высоком музыкальном уровне, что не могло не порадовать. За пультом стояла Алла Москаленко — заслуженный деятель искусств Украины, дирижер в Украинской опере и главный дирижер Киевского симфонического оркестра. Она неоднократно выступала на Шаляпинском фестивале, и всякий раз спектакль под ее управлением обретал живость, а звучание оркестра — воздушность, легкое дыхание и транспарентность.
Дирижер хорошо чувствует певцов и задает темпоритм, который комфортен и удобен солистам: качество, немаловажное для оперного дирижера.
В партии Виолетты блистала — без преувеличения — Анна Принцева, петербурженка, в прошлом пианистка, учившаяся вокалу в Италии. Полетное, гибкое, звонкое сопрано; впечатляющий артистизм, не без душераздирающей драматической составляющей; превосходные внешние данные. Образ эффектной легкомысленной блондинки очень шел к ней; высокая, стройная, в облегающем золотом платье, она олицетворяла идеал belle époque, время, в которое режиссер перенес действие оперы. И заодно удовлетворяла ожидания оперной публики, жаждущей видеть настоящую примадонну. Однако гораздо глубже и точнее она проявила себя в роли страдающей женщины во втором и в особенности третьем актах, когда кокетство отброшено и подлинность чувств выступает на первый план. Тут, что называется, проняло каждого, кто сидел в зале.
Андрей Дунаев, солист Большого театра, пел Альфреда и оказался достойным партнером Принцевой. Он провел партию уверенно, ровно, стабильно, без единого вокального сбоя. Голос с хорошим наполнением, звучный, хотя и немного более жесткий, чем этого требовала романтическая партия.
Сценография Игоря Гриневича оказалась довольно предсказуема по композиции и цветовой гамме, но вполне уместна. Главные визуальные акценты задавались пышными гроздьями люстр; в углу стоял куст с камелиями; стеклянные двери с вставными цветными стеклышками полускрывали-полунамекали на пространство позади них: на анфиладу залов, прихожую или пышный сад во втором действии.
В целом же по качеству исполнения и сценической культуре этот спектакль оказался одним из лучших в программе фестиваля.
Заключение
Шаляпинский фестиваль завершился, в который раз продемонстрировав довольно высокую планку качества и художественные амбиции, которые растут год от года. Одна из самых удачных в России фестивальных моделей, придуманная на заре перестройки Рауфалем Мухаметзяновым, директором Татарского театра оперы и балета, оказалась жизнеспособна и востребована в городе, что доказывает практически стопроцентная заполняемость зала не только в дни фестиваля, но и на спектаклях текущего репертуара.
Фестиваль Шаляпина — это прежде всего фестиваль голосов. Афиша его складывается из репертуарных спектаклей последних лет. В этом году на оперном, 34-м по счету, фестивале за 20 дней прошло 10 спектаклей, одно концертное исполнение («Пиковая дама»), сольный концерт примадонны казанской оперы Альбины Шагимуратовой и, в заключение, два гала-концерта с участием солистов и участников Молодежной программы певцов Большого театра. Основная афиша сложилась из премьерного «Трубадура», «Травиаты», «Турандот», «Риголетто», «Аиды», «Евгения Онегина» и «Бориса Годунова». Несколько выпадал из моножанровой афиши спектакль Dona Nobis Pacem («Даруй мне мир») на музыку H-moll’ной Мессы Баха, в постановке Владимира Васильева. Жанр его можно определить как музыкальную хореодраму или даже как балет-ораторию. Постановка 2015 года была показана в апреле в Казани и в Москве, на сцене Большого театра, в день рождения самого Васильева.
Постановочный стиль и эстетические предпочтения
Примечательно, что режиссеры, приглашаемые в Казань на постановки из России и Европы, немедленно проникаются духом Татарского оперного театра и буквально кожей ощущают незримые, но от того ничуть не менее конкретные запросы и ожидания казанской публики. Публика эта любит театр и охотно ходит на оперу. На все спектакли фестиваля билетов днем с огнем не сыскать, в первый же день продаж любители оперы ждут открытия кассы чуть ли не с шести утра и бьются за каждый билетик.
О, эта публика имеет свои представления о прекрасном! Она вряд ли одобрит режиссерские эксперименты над классикой, коль скоро даже перенос времени действия либо незначительные корректировки исторических костюмов воспринимаются ею как неслыханная дерзость. Но и блеклую серость колорита эта публика также не примет, ей не стоит предлагать спектакли, выдержанные в эстетике нищеты, — то, что определяется сегодня термином «новое бедное». Слишком раскованные и рискованные сцены в будуаре тоже не вписываются в культурный код города. Словом, строгость нравов и восточный менталитет, отчасти смягчаемые европейским образом жизни и европейским образованием — как-никак, Казань стоит в центре России, — диктуют приглашенным режиссерам и художникам некий обобщенно-оперный стиль, типа «сделайте нам красиво». Точнее, помещают постановщиков в некие эстетические рамки, за которые они не могут (или не смеют) выйти.
В понимании казанской публики, опера — это красивое, броское, кипучее зрелище. Со слезами, несчастной любовью, предательствами и трагедиями, и, конечно же, с голосистыми певцами, выплевывающими связки на подмостки. Признаться, не так уж публика и неправа: опера, в сущности, по самой природе своей — все перечисленное выше, остальное же — от лукавого. Так мыслил Верди, и так мыслил Пуччини — экзистенциальные бездны в их операх, конечно, зияют, но не это составляет главный авторский посыл. Главное для упомянутых авторов — страсть, пылкость чувств и красивые мелодии. И все это щедро предоставляет опероманам Шаляпинский фестиваль.
Не случайно здесь таким успехом пользуются спектакли Михаила Панджавидзе и Юрия Александрова. Оба тяготеют к зрелищному, остродраматическому театру. И эта неистребимая склонность к театральным эффектам вполне проявилась в спектакле Панджавидзе «Турандот»: Глашатай выезжает на броневике, многоярусные пагоды составляются в разные конфигурации, на величественной лестнице состязаются в загадках и отгадках Принцесса Турандот и Принц Калаф.
В общей сложности, из десяти спектаклей фестиваля четыре были поставлены Панджавидзе, если считать и баратовского «Бориса Годунова», реконструированного режиссером в 2005 году. В особенности же запомнилась «Турандот»: спектакль крупной формы, щеголяющий театральной машинерией. Оксана Крамарева спела партию Турандот, порадовав ухо крупным, перекрывающим любое tutti драматическим сопрано редкой силы и мощи.
Голоса — вот ценность каждого спектакля на Шаляпинском фестивале. В этом году в нескольких спектаклях, включая сольную партию в Мессе Баха, пела Агунда Кулаева; москвичи уже имели возможность оценить богатый нутряной тембр ее роскошного меццо, почти что контральто. Ольга Пудова из Мариинского театра задорно спела Розину в «Севильском цирюльнике», щеголяя гибкой и звонкой колоратурой. Солист Большого театра Михаил Казаков — партию Захарии в «Набукко» и партию царя Бориса в «Борисе Годунове». Еще один постоянный гость фестиваля — Сергей Ковнир, солист Национальной оперы Украины — спел в том же спектакле Пимена. Любимец казанской публики Ахмед Агади, несколько лет тому назад завоевавший для театра «Золотую Маску», исполнил на фестивале Принца Калафа в «Турандот» и Радамеса в «Аиде» — две сложнейших по тесситурам и эмоциональному наполнению партии.
Рождение Вселенной
Dona Nobis Pacem — так назвал свой сложносочиненный спектакль Владимир Васильев, автор идеи, постановщик и хореограф. Слов нет, зрелище получилось впечатляющее: величественная музыка Баха, балет и разнообразные визуальные эффекты, создаваемые при помощи изощренной компьютерной графики, полифонически взаимодействовали на трехуровневой сцене. На авансцене разворачивалось балетное действие и пели солисты; на среднем уровне сидел оркестр, ведомый голландским дирижером Винсентом де Кортом; а на дальнем, третьем, плане виднелся хор в затейливых робах, расписанных вручную клавиатурой и нотами.
За производство художественных смыслов, помимо гениальной музыки Баха, на диво корректно исполняемой оркестром и хором театра, отвечала световая и живописная партитура, созданная сценографом Виктором Герасименко и компьютерным дизайнером Даниилом Герасименко, работавшими по эскизам художницы Светланы Богатырь. Ей же принадлежала идея составить Вселенную из закорючек нот и цифр — вполне резонирующая с барочной идеей о гармонии сфер.
Повествование в хореографическом плане велось «от начала мира»: возникновение Вселенной, зарождение жизни, заря человечества… Но именно изящная идея Светланы Богатырь пленила точностью попадания в стиль баховской музыки: завихрения нот и цифр, значков бемолей и диезов, скрипичных и басовых ключей, временами составлявшиеся в остроумные портреты великих деятелей искусства и науки, довольно точно отражали мировидение человека барочного. Чувствовалось, что художница вдохновлялась барочной космогонией, трактатами Кеплера и вообще основательно поработала с источниками. Это позволило Светлане и ее коллегам создать адекватный визуальный образ музыки Баха, придать световым бурям и воронкам правильные темпоритм и форму.
Тут, пожалуй, нужно вспомнить, что Бах по своему мировидению целиком принадлежал эпохе барокко. Малость человека перед лицом вечности, его скромная функция в создании вселенской гармонии, в музыке сфер, которая, без сомнения, всегда звучала в ушах Баха, рождала в нем глубокое смирение. А осознание незаменимости, важности человека — крохотного винтика в бесконечно сложном механизме Вселенной — рождало светлую божественную радость, которую Бах открыто, свободно и счастливо изливал в апофеозах-финалах. В частности — в финале Высокой Мессы.
Спектакль начался пафосно и многозначительно. На подиуме, чуть выше оркестра, возник сам Васильев, как новоиспеченный демиург. Взмах руками — и взрыв сверхновой породил расширяющуюся Вселенную с разлетающимися осколками зеркал, пучками созвездий, паутиной звездных траекторий, световой завертью нот и цифр. Они понеслись вширь и вглубь, ввинтились воронкой в глубины космоса. И тут грянул оркестр и пятиголосный хор: Kyrie eleison.
Космогоническая возвышенная идея о возникновении сущего, заданная в начале, впрочем, довольно быстро опростилась, спустившись на уровень человеческих взаимоотношений. Незатейливая история рождения, любви, взросления одной пары, эдаких Адама и Евы, была рассказана предсказуемым пластическим языком, без особенных выкрутасов: танец мальчика и девочки, дуэты повзрослевших юноши и девушки. Дружба, переходящая в любовь, пробуждение чувств, зрелость, первая размолвка… И финальный апофеоз, Dona Nobis Pacem, знаменующий вечное рождение и вечную жизнь человечества.
Блондинка в интерьере
«Травиата», спектакль 2007 года в постановке Жаннет Астер (Франция), прошла споро, гладко, бойко и на весьма высоком музыкальном уровне, что не могло не порадовать. За пультом стояла Алла Москаленко — заслуженный деятель искусств Украины, дирижер в Украинской опере и главный дирижер Киевского симфонического оркестра. Она неоднократно выступала на Шаляпинском фестивале, и всякий раз спектакль под ее управлением обретал живость, а звучание оркестра — воздушность, легкое дыхание и транспарентность.
Дирижер хорошо чувствует певцов и задает темпоритм, который комфортен и удобен солистам: качество, немаловажное для оперного дирижера.
В партии Виолетты блистала — без преувеличения — Анна Принцева, петербурженка, в прошлом пианистка, учившаяся вокалу в Италии. Полетное, гибкое, звонкое сопрано; впечатляющий артистизм, не без душераздирающей драматической составляющей; превосходные внешние данные. Образ эффектной легкомысленной блондинки очень шел к ней; высокая, стройная, в облегающем золотом платье, она олицетворяла идеал belle époque, время, в которое режиссер перенес действие оперы. И заодно удовлетворяла ожидания оперной публики, жаждущей видеть настоящую примадонну. Однако гораздо глубже и точнее она проявила себя в роли страдающей женщины во втором и в особенности третьем актах, когда кокетство отброшено и подлинность чувств выступает на первый план. Тут, что называется, проняло каждого, кто сидел в зале.
Андрей Дунаев, солист Большого театра, пел Альфреда и оказался достойным партнером Принцевой. Он провел партию уверенно, ровно, стабильно, без единого вокального сбоя. Голос с хорошим наполнением, звучный, хотя и немного более жесткий, чем этого требовала романтическая партия.
Сценография Игоря Гриневича оказалась довольно предсказуема по композиции и цветовой гамме, но вполне уместна. Главные визуальные акценты задавались пышными гроздьями люстр; в углу стоял куст с камелиями; стеклянные двери с вставными цветными стеклышками полускрывали-полунамекали на пространство позади них: на анфиладу залов, прихожую или пышный сад во втором действии.
В целом же по качеству исполнения и сценической культуре этот спектакль оказался одним из лучших в программе фестиваля.
Заключение
Шаляпинский фестиваль завершился, в который раз продемонстрировав довольно высокую планку качества и художественные амбиции, которые растут год от года. Одна из самых удачных в России фестивальных моделей, придуманная на заре перестройки Рауфалем Мухаметзяновым, директором Татарского театра оперы и балета, оказалась жизнеспособна и востребована в городе, что доказывает практически стопроцентная заполняемость зала не только в дни фестиваля, но и на спектаклях текущего репертуара.