Премьерой "Царской невесты" в Казани открылся Шаляпинский фестиваль

Посвященный в этом году 145-летию Казанской оперы и 80-летию Татарского оперного театра, Шаляпинский фестиваль представил в афише набор названий первого ряда: "Мадам Баттерфляй" и "Турандот" Пуччини, "Аида", "Набукко" и "Травиата" Верди, "Пиковая дама" и "Евгений Онегин" Чайковского, "Борис Годунов" Мусоргского при участии лучших оперных певцов России и единично - зарубежья.

Фестиваль продолжает свой курс по укреплению традиций большого постановочного и исполнительского стиля. Опера в Казани - царица искусств, идеальный атрибут высокого статуса, которому если и нужна диалектика, то в меру.

Режиссер Михаил Панджавидзе в своей новой "Царской невесте" убедил, что опера и в традиционном прочтении, без рискованных игр с перелетами во времени, может быть объектом пристального зрительского внимания. Вместе с художником-постановщиком Гарри Гуммелем он создал мощный исторический блокбастер, насытив его порой леденящими душу деталями и мелочами, требующими от зрителя ловкости в переключении с крупного на общий планы. Уже в своей первой арии опричник Григорий Грязной, которого мы застаем в момент острейшего кризиса личности, в ночи после буйной пирушки, словно дикий зверь хватает каждой из двух своих лап по сенной девушке. В этом жесте - и распутство с безнаказанностью, и раздвоение личности, и греховность заблудшей души. В воплощении белорусского баритона Станислава Трифонова этот герой обрел некоторое сходство с брутальными персонажами Владимира Машкова, прежде всего - с Рогожиным из "Идиота" Достоевского. Костюмы опричников, хоть и воссозданные по моде XVI века, напомнили жандармов уже рубежа XIX-XX веков, от которых недалеко и до современных омоновцев. Обрядив мужика в бабский сарафан и напялив на него маску, постановщики присоединились к кинодискурсу Сергея Эйзенштейна в его "Иване Грозном".

Оркестр под управлением Арифа Дадашева был, пожалуй, деликатен в обрисовке этой адской пирушки. Работая в стилистике оперного историзма, режиссер дал понять, что метод этот себя далеко не исчерпал, если не ограничиться штампованной жестикуляцией, а идти вглубь. Однако по части исторических костюмов (Нина Гурло) постановка оставила много вопросов: например, иронично "поддутые" плечи женских нарядов, напоминавшие фасоны клюквенного фольк-шоу.

Любаша (Екатерина Сергеева) со страстью почти выходящего за рамки академического вокала во имя правды чувств передавала ад любви. Жениха Марфы - русского интеллектуала той поры, западника Ивана Лыкова (Сергей Семишкур) в этом темном мире и не могла ждать иная участь, как жертвы. А накануне Грязной от души попарил жертву в баньке. Сама же царская невеста - Марфа Собакина, эта русская Офелия и Лючия в одном лице, в сцене безумия получилась в исполнении чувственной и проникновенной Венеры Протасовой воплощением души-голубки.